Иван Кудряшов
В психоанализе всё про секс? Значение сексуальности для бессознательного
Без сомнения, все слышали о том, что психоанализ — это обязательно про секс. Символы должны быть фаллическими или вагинальными, сны воплощать тайные сексуальные фантазии, а психологические проблемы сводиться к недостатку секса или трудностям сексуальной ориентации. Подобный стереотип возник не на пустом месте. И все-таки разве у людей не бывает других проблем? Разберём вопрос о сексуальности в психоанализе.
Фрейд, заявивший на рубеже веков о сексуальности, присущей всем людям с самого детства, не стремился к скандалу и эпатажу, он лишь предлагал свой вариант понимания клинического материала, полученного из наблюдений и речи пациентов. Однако он хорошо понимал, что в его системе детская сексуальность стала краеугольным камнем для объяснения механизмов невроза. И по этой причине он крайне болезненно относился к любым попыткам учеников критиковать или не соглашаться с этим положением. Некоторые неумные его читатели, вроде Юнга и Фромма, даже нафантазировали себе, что Фрейд просто зачарован сексом и его подавлением в обществе.
ОБ ЭТОМ НЕ ГОВОРЯТ
На самом деле психоанализ по своей сути направлен не на реальность пола и сексуальных телодвижений, а на бессознательное, созданное вытеснением. Иными словами, психоанализ – это всегда про то, что вытеснено. Сексуальные проблемы действительно стали историческим эпизодом, позволившем возникнуть психоанализу. Викторианская эпоха, подвергавшая вытеснению сексуальность, породила так называемую большую истерию.
Истеричка, а не Фрейд, по сути, сделала основное открытие: когда в словах (означающих) о том, что касается жизни человека, что-то не так, то появляется «иная сцена» – то самое бессознательное, которое говорит через симптомы, оговорки, сны и т.д. Большая истерия получила распространение прежде всего среди женщин высших слоев населения потому, что в их культуре и воспитании практически ничего не было о сексуальных отношениях.
Кстати, здесь стоит заметить, что реальная сексуальная революция произошла как раз в конце XIXго – первой половине XX века, а не в 60-70е годы. Урбанизация оторвала огромные массы людей от деревни и ее традиционной культуры и стала постепенно втягивать их в систему индивидуально-психологических ценностей, что предполагает как эмансипацию, так и резкое падение запретов, открывающих дорогу к свободным отношениям, проституции и т.п.
«Сексуальная революция» американских бэби-бумеров с контрацептивами была скорее контрреволюцией, попыткой снять напряжение и направить его еще куда-то. Так что именно психоанализ и теории начала XX века были вынуждены как-то ответить на эти быстро меняющиеся реалии жизни и психики людей.
Мы расширили понятие сексуальности лишь настолько, чтобы оно могло включить сексуальную жизнь извращенных и детей. Это значит, что мы возвратили ему его правильный объем. – З. Фрейд.
Здесь важен нюанс: психоанализ – не столько про секс, сколько про сексуальность. Про то, насколько сексуализрованы наши желания, слова в языке и представления о других. Стоит различать то, что происходит реально между телами и то, о чем люди говорят и фантазируют. Секс происходит гораздо реже, чем сексуализированная двусмысленность: в языке любой жест, слово, действие могут оказаться как будто бы намеками на что-то, они могут задевать возбуждающие фантазии, которые есть у каждого.
Таким образом психоанализ – это настолько про секс, насколько сами люди хотят говорить об этом у аналитика. Ведь в кабинете аналитика человек получает место для свободной речи, которая начнет выговаривать то, что действительно важно для него. Но точно в такой же степени психоанализ – это про требование любви, нужду в признании, потребность в безопасности (как бы она ни понималась), смысл личной биографии и свои личные способы жить и наслаждаться.
ОБ ЭТОМ НЕ МОГУТ МОЛЧАТЬ
Как субъекты бессознательного мы состоим из слов и действий, которые нам дали другие. У нас просто нет другого способа войти в мир языка и культуры, кроме как через наше человеческое окружение (если такого нет, то получится «маугли»). Сексуальные означающие и подтексты с самого детства даны нам просто потому что детей растят взрослые, в той или иной форме озабоченные вопросами пола и секса.
Во французском психоанализе впоследствии даже появится теория «заражения» сексуальностью в детстве от взрослых. В конце концов для любого ребенка важным является вопрос о том, как он появился, а это вновь отсылает к вопросу о сексуальных отношениях его родителей и его собственных в будущем.
Психоанализ никогда не забывал, что есть и несексуальные влечения, он опирается на четкое разделение сексуальных влечений и влечений Я и еще до всяких возражений утверждал не то, что неврозы появляются из сексуальности, а что они обязаны своим происхождением конфликту между Я и сексуальностью. – З. Фрейд
Убеждение «в психоанализе всё про секс» базируется еще на одном существенном непонимании, которое было свойственно многим ученикам Фрейда – как верным, так и отступникам. Суть в том, что психоанализ работает только благодаря переносу. Перенос же это одновременно и условие анализа, и сопротивление ему. Перенос практически всегда сексуализирован, потому что он базируется на бессознательном фантазме о связи с Другим.
Поскольку мы никогда не знаем, чего на самом деле хочет другой (а для ребенка это жизненно важно), то каждый человек в той или иной форме придумывает себе определенную схему или сценарий, в котором связь между мной и другим существует. Затем этот фантазм забывается, но продолжает работать бессознательно, помогая или мешая выстраивать отношения с другими людьми. Сексуальные элементы в переносе отнюдь не означают, что все проблемы человека с сексом. Подобная аберрация взгляда строится на банальной мудрости в духе «у кого что болит, тот о том и говорит», а не на знании того, как действительно работает психоанализ.
В каком-то смысле люди говорят и продолжают говорить о сексе по той причине, что на эту тему всегда остается некоторая недосказанность. Лакан выразит это во фразе «сексуальных отношений не существует», что означает, нет формулы, которая могла бы записать сексуальность. Язык не может исчерпывающе схватить и описать то, что касается и наших желаний, и наших тел. Но именно потому что формулы нет, ее приходится постоянно изобретать и перезаписывать. Что и делают люди, продолжая говорить и вопрошать о сексе. Стоит помнить, что человек – существо отнюдь не естественное, а сама сексуальность строится на противоестественной подмене цели и вторичного эффекта (т.е. удовольствие вместо деторождения).
В конечном счете, многие психоаналитики будут говорить о том, что отнюдь не стабильный секс с оргазмами делает человека счастливым. Вообще в современном обществе, где процветает фантазия о свободном доступе к удовольствию, психоанализ занимает очень критическую позицию. Как заметил однажды психоаналитик Михаил Страхов, «если удовольствие оказывается гарантированным, то мы с большей вероятностью попадем в область патологии», т.к. в таком случае речь идет либо о перверсии, либо о наркотике в прямом или переносном смысле. «Нормой» человеческой сексуальности является нехватка: всегда что-то может не получиться или пойти не так. Просто потому что мы связаны с другими и их желаниями.
Поэтому признание, а не безразличие других, связь с ними, вместо одиночества, желание продолжать жить, вместо апатии и депрессии – вот то, к чему разными путями стремятся все или почти все люди. «Работа и любовь – вот краеугольный камень нашей человечности», – скажет однажды Фрейд. Но так уж вышло, что для большинства из нас и работа, и любовь связаны с энергией, которую дает сексуальное желание. Что, впрочем, не означает, что за всё отвечает секс. Психоанализ занимает сторону субъекта, что можно понимать и как попытку его освобождения от бессознательных и автоматичных фантазий о сексе.
Следовательно, когда вам говорят, что психоанализ – это глупая попытка свести всё к сексу, то за ней вероятно стоит личное вытеснение вопросов сексуальности. Причем обычно выраженное в наивной мысли, что, мол, у меня-то с этим всё в порядке. Психоанализ не пытается придать всему смысл, тем более сексуальный, он обращается к уникальной ситуации отдельного субъекта. А то, о чем говорят люди и что их беспокоит – зависит от многого, от их личной биографии со всеми случайностями до общих координат, заданных культурой и эпохой.
