Как-то на Behance наткнулась на фотосессию под названием Mirror Stage. Автор – турецкая дизайнерка и фотохудожница Джемре Онертюрк – сообщает, что работа вдохновлена теорией психоаналитика Жака Лакана. Однако, вопреки тренду, никаких зеркал или детей для того, чтобы проиллюстрировать стадию зеркала, она не использовала. В этой серии работ был снят кусок красного полотна в разных состояниях, которым она дала названия.

Почему это Стадия зеркала? Во-первых, есть воображаемый образ – собственно покрывало, регистр Воображаемого в лакановской топике. Покрывало прикрывает нечто, что мы можем обозначить как Реальное, если обращаться к той же лакановской топике. Реальное – это та невообразимая хтонь, с которой раньше времени лучше не встречаться, да и после смерти хочется тоже чего-нибудь воображаемого – какой-нибудь тоннель со светом в конце, рай или даже ад, лишь бы не сталкиваться с этой дырой, у которой нет ни слова, ни образа.

Мы видим, что покрывало крепко натянуто на струне Символического, поэтому оно не падает, не сминается, и позволяет Воображаемому выполнять свою функцию – прикрывать нас от Реального. И, что важно, за покрывалом угадываются черты какого-то тела. По мысли Лакана, ребенок проходит через стадию зеркала в возрасте с 6 до 18 месяцев, и завершается эта процедура формированием собственного образа тела. 

Стадию зеркала как этап, необходимый для того, чтобы собрать образ тела, можно наблюдать и у животных. Лакан приводит пример с одинокой голубкой, которая растет в неволе. Чтобы у такой особи сформировались половые железы, разводчики помещают перед ней зеркало. Разумеется, когда голубь растет в стае себе подобных, зеркало ему не нужно, так как сородичи выполняют роль этого зеркала. Но в условиях изоляции, чтобы этот образ тела животное смогло сформировать, и как следствие – сформировать половые железы, поскольку половая идентификация является частью образа тела, перед ним и помещают его собственное отражение.

В примере с животными все остается на уровне Воображаемого. Символического в животном мире нет, поскольку нет языка. У некоторых животных мы обнаруживаем зачатки языка знаков, представление об иерархии, что тоже относится к символическому порядку, но полноценного использования означающих, где имеет место скольжение от одного значения к другому, а значит и возможность двойного смысла – такого нет.

Человеку в отличии от голубки нужно не просто освоить свою раздробленность как полноту, но и интегрировать себя удовлетворительным образом в мир опознавательных знаков, который представлен для него поступками и словами матери. А это уже операция символическая, для реализации которой необходимо, чтобы некий утраченный объект обрел ценность означающего. «Есть нечто лучшее, нежели грудь матери, – говорит Лакан, – а именно фаллос». Другими словами, нужно согласиться нечто утратить, выронить изо рта сосок, чтобы в результате образовавшейся нехватки войти в язык, научиться замещать недостающее означающее другим, т.е. стать человеческим существом (фаллос – означающее нехватки, которое взято с тела, и сводит все значения воедино). 

Воображаемое маскирует Реальное, позволяет не сталкиваться с ним напрямую. Однако Воображаемое всегда работает в связке с Символическим. Чтобы покрывало развевалось на ветру, заслоняя от нас объект по другую сторону от него, оно должно быть натянуто на веревке Символического, а не лежать бесформенной массой на траве. Образ тела нуждается в этой подпорке со стороны Символического. Если эта подпорка слабая, то воображаемое провисает, или в нем даже могут появляться дыры. Это то, что мы можем наблюдать в психозе. Там, где невротик может опереться на Отцовскую метафору как место всех означающих, как копилку всех значений, откуда он может вытаскивать то одно значение, то другое, и как-то обходиться с невыносимым, в психозе происходит замирание значения. 

Замирание значения означает невозможность диалектической операции, когда одно значение не отсылает больше к другому, и цепочка означающих не раскручивается и замыкается на себя, а любое рассуждение обрывается и заканчивается отсылкой к универсальному объяснению. Голоса, на которые иногда жалуются психотики – это собственные означающие психотического субъекта, которые были форклюзированы, для которых в его символической картине просто не было места, и поэтому они приходят как будто бы от Другого. Галлюцинации – способ с помощью воображаемого закрыть дыру Реального там, где символическое не справляется, и тело оказывается переполнено влечениями, никак не ограниченными со стороны языка. Поэтому фотографию, где на траве лежит скомканное покрывало, Джемре озаглавила «без самоидентификации».

Однако какие-то важные означающие могут быть форклюзированы и в неврозе. Мы говорим «дыра» в том смысле, что это не пустота и не бездна, речь не идет о полном отсутствии символического порядка, скорее это место, где что-то изъято и вокруг чего образуется порядок. И в случае невроза в Другом также нельзя найти ответы на все вопросы. Есть базовые вопросы о смысле жизни и смерти, вопросы о разнице полов, ответы на которые субъекту придется искать самостоятельно. И эта структуральная дыра в Другом как раз и позволяет нам желать и проявляться как субъекту, и выстраивать вокруг этого какой-то фантазм как ответ на вопрос, чего хочет другой, и следовательно – чего хочу я?

Но что находится по ту сторону воображаемого покрывала, к чему мы получаем доступ через эти дыры, прорехи в ткани символического? В главе «Введение в Реальность» в седьмом семинаре посвященном «Этике» Лакан описывает это термином das Ding, Вещь.

Das Ding – это «вещь, которая занимает центр субъективного мира», вокруг которого располагается организованный как совокупность означающих мир бессознательного. Однако в центре оно находится в том смысле, что оно из картины исключено, изъято как дырка от бублика, и залегает где-то вовне Я. Лакан использует здесь фрейдовский термин Fremde, это нечто чужое, а порой и враждебное. Чужое в том смысле, что это первое, что предстоит юному субъекту в качестве ему внеположенного, и одновременно служащего на пути его продвижения главным ориентиром. Продвигается же субъект, оглядываясь, сверяясь с миром своих желаний. А движется субъект в направлении Вещи, das Ding. «Ясно, что то, что предстоит в данном случае отыскать, найти не удастся. Объект по самой природе своей безвозвратно утрачен. И найден заново он никогда не будет», – говорит Лакан.

Das Ding – это также источник всякого блага, или того, что предстает субъекту в качестве такового, в качестве хорошего объекта. Но поскольку на уровне бессознательного das Ding предстает законом произвола (материнский закон, который противоположен закону Отца), то этот хороший объект является одновременно и плохим объектом, который фигурирует в школах Мелани Кляйн. На самом деле, говорит Лакан, нет хорошего или плохого объекта, есть хорошее и плохое, и есть Вещь. Плохое и хорошее относятся к разряду представлений. Они – признаки, ориентирующие субъекта в соответствии с принципом удовольствия, а das Ding – это то, что располагается на уровне принципа реальности.

Первичным объектом, выделенным из реальности, для ребенка является материнская Вещь, которая занимает место das Ding. Это еще не мать в привычном смысле слова, а своеобразный набор неясных впечатлений от материнского тела. Т.е. она как бы в разобранном состоянии, но какая-то оболочка у нее уже есть. Вот эта оболочка и есть то странное означающее, которое больше на стороне объекта. Это Вещь. В течение жизни она получает разное наполнение, но остается в каком-то смысле прежней – тем самым утраченным объектом, который предстоит отыскать.

Последняя фотография, – красный ошметок, распластанный по траве, – это уже не тело. Абсолютное отсутствие, что-то, на что невозможно смотреть, потому что там ничего нет. Что-то подобное появляется на месте смерти Эдипа, когда он уже слышит из-под земли голос Зевса, и его родные уходят, но раздается удар грома и оборачиваются. И то, что они видят на том месте, где оставили Эдипа – это нечто на земле, чему нет ни слова, ни образа. И они в ужасе отворачиваются, потому что это Реальное, которое смотрит оттуда на человека, настолько невыносимо, что если этот зазор еще хоть немного увеличится, субъект вынужден будет галлюцинировать, чтобы его закрыть. И собственно эта фотография – это и есть такая галлюцинация, попытка изобразить то, чего нет.

При оформлении статьи использованы работы Джемре Онертюрк: https://www.behance.net/gallery/79155713/m-i-r-r-o-r-s-t-a-g-e