Анжела Остахова

Глаз на дне горшка. Франция, продолжение

То знание о себе, в котором я утвердилась, побывав во Франции, это, что от блошиных рынков, да и вообще от рынков, я получаю больше удовольствия, чем от музеев. С одной стороны, я, как человек культурный и образованный, чья тяга к знаниям не удовлетворена четырьмя дипломами о высшем образовании, и который, став на путь образования психоаналитика, признал тем самым, что учиться будет всю свою жизнь, ходить по музеям люблю. С другой стороны, есть моя личная история.

 

Когда я была совсем маленькой, я обожала приходить на работу к своему отцу, который зарабатывал на жизнь мясником на главном рынке нашего города. Мне нравилась вечная суета торговых рядов, запахи специй, солений и сухофруктов. Мне нравилось видеть, как отец ловко разрубал свиные туши, и как он шутил с покупателями. Но больше всего мне нравилось, когда он, закончив работу, брал меня за руку и мы спускались в прохладные подвалы. Мы проходили по длинным плохо освещенным коридорам, мимо холодильников и весовых, и мы оказывались в просторном помещении, среди коллег моего отца, таких же как он, молодых и сильных, уставших после трудового дня. Отмахав топорами смену, они отдыхали, играли в бильярд (да-да, там стоял настоящий огромный бильярдный стол), вели негромкие беседы, немножко выпивали под хорошую закуску, и кто-то обязательно находил в своих карманах шоколадку или мандаринку для меня. Там был еще один стол, с большими шахматами, и отец учил меня, как ходят фигуры, и другим премудростям игры. В то время, как моя мать ждала наверху, полагая, что подвалы рынка – это грязь, пьянство и разврат, а меня отправляла, дабы отец устыдился со мной там задерживаться, я оказывалась практически в закрытом мужском клубе 70-х. Я любовалась этими красивыми мужчинами (такими они мне виделись), которые учитывали мое присутствие, и поедала подаренное лакомство. Там не было других женщин и мне было хо-ро-шо!

 

Так вот, когда я иду в музей, я уже примерно знаю, что там увижу – музей истории, музей археологии, музей быта, музей прекрасного искусства… И примерно знаю, кого там встречу – служителей, экскурсоводов и таких же туристов, как я. Точь в точь как сказала героиня одного известного советского фильма: «В этой Третьяковке одни командировочные и гости столицы».

 

А вот, если брести, не торопясь, сквозь пестрые ряды местных торговцев, разглядывать разные диковинные штучки, заботливо разложенные ими на импровизированных прилавках вокруг себя, вслушиваться в речь аборигенов, которая совсем не похожа на академический французский, которая непонятная и понятная одновременно, погружаться в какую-то другую простую жизнь, есть в этом всем для меня особое удовольствие. Кстати, упрощение – это то, чему я еще учусь у французов, но об этом я напишу как-нибудь в другой раз. А в этот раз, на блошином рынке в Бордо мой ориентированный психоанализом взгляд не оставил без внимания ковры, напоминающие о кушетке Фрейда, металлический банан, который прекрасно вписался бы в интерьер психоаналитического кабинета, лампу, из которой в кино обычно появляются джинны, чтобы исполнить все заветные желания истеричек.


И вдруг, среди всего этого великолепия мне встречается почти что Das Ding, Вещь в себе…

 

Среди цветочных горшков был один, который выделялся тем, что с его дна на меня смотрел глаз, по всей видимости женский. По форме и размеру этот горшок больше напоминал ночную вазу, а по кружевному бортику, пасторальной лепнине снаружи и росписи в пастельных тонах – свадебный подарок. К тому же, надпись по краю в переводе с французского гласила: Да здравствует невеста (Vive la mariée). Прояснение у торговцев, оказавшихся совсем юными француженками, вопросов – что же это за вещь такая и зачем на дне горшка глаз, не особо пролили свет, они и сами не знали историю этого предмета. Зато мне вспомнилось из Семинара 11 Жака Лакана место, где он говорит про поле фрейдовских влечений, про объекты – причины желания, про способ любить себя посредством другого, где он сводит их буквально к «видеть меня, слышать меня, сосать меня, ср@ть на меня» (простите мне мой французский, но у Лакана именно так, откройте русскую версию на странице 199).


В общем, у меня родилась своя интерпретация сообщений, зашифрованных в этом предмете,  ироничная: жена, которая бывшая невеста, будто бы сообщает своему избраннику «я присматриваю за тобой даже в самые интимные моменты твоей жизни», и муж, которому будто бы и не остается другого выбора, отвечает «ты присматриваешь за мной, но я ср@ть на тебя хотел». Это так похоже на историю моих родителей: мать, которая приходит на работу отца, потому что хочет его контролировать, и отец, который находит способ, как из-под контроля жены ускользнуть. Может в иронии и был секрет их долгого брака?

 

Позже, полистав интернет, я нашла другую интерпретацию, которую предлагает Пражский музей горшков и туалетов (представляете, есть такой): «всё увиденное останется тайной». Еще один «способ любить себя посредством другого», когда один доверяет другому и сообщает, что временами бывает слаб, ибо когда человек снимает штаны, чтобы справить естественные надобности, он всегда уязвим и беззащитен, а другой, будучи свидетелем этой слабости, никогда не станет тыкать палкой в больное место. Хорошая метафора, чтобы немного больше понять о любви.

Анжела Остахова