С СВО вернулся знакомый, который теперь описывает своё состояние так: я уходил с идеалами, а вернулся без них.

Это человек, который ушёл добровольцем, чтобы бороться за дело, которое считает правым. Находясь на войне, он иногда присылал пронзительные видео: на фоне грязи изъезженного гусеницами поля находил вдруг пробившийся весенний цветок («а ему хоть бы хны!»). Или в разбитом артиллерией городе ему попадалась кружевная, связанная в ручную салфетка, и он принимался искать для неё подходящее место, чтобы обронившая эту салфетку смогла её найти («положу здесь. нет, здесь опасно, лучше здесь»).

На войне он был занят тем, что отправлял смертоносные снаряды на сторону врага. Это то, что было продиктовано ему его идеалом, идеалом героизма, патриотизма, защиты наших. Но там за этим идеалом есть простой цветок в грязи, или вязанная салфетка, за которой маячит образ незнакомки. Так тело бойца становится полем битвы двух основополагающих влечений: влечения к жизни и влечения к смерти.

Что такое военный невроз? Это ситуация, когда Идеал-Я проваливается, не справляется со своей задачей придавать смысл тому, что происходит на поле боя, и человек остаётся один на один с влечением к смерти. Мне здесь вспоминается один военный, чей блог я читала, который, к сожалению, погиб. Он писал: «В моём подразделении нет ПТСР, потому что все мы знаем, за что сражаемся».

Во время войны Идеал-Я встаёт на место влечения к смерти и придаёт ему смысл социальной связи. «Мы умрём, другие жить будут», – говорит ещё один солдат из военной хроники СВО. Одна знакомая рассказала, как на работе разговорилась с коллегой-«афганцем», который после войны страдал алкоголизмом. Ему всё время вспоминался первый убитый им в бою враг. Молодой афганский парень, такой же как он; они столкнулись где-то на горной дороге, и этот мужчина выстрелил первым, и поэтому выжил, а его враг погиб.

Он говорит об убитом им враге: «Такой же как я, молодой парень». В эту свою первую встречу с врагом он стреляет буквально в своё зеркало, и жизнь его также прерывается. После войны он не может найти себе места. Защита от вредоносного наслаждения в виде Идеала его не спасает, он буквально одержим влечением к смерти, разрушает свое тело алкоголем. И лишь апелляция к Идеалу со стороны этой женщины, его коллеги по работе, позволяет ему выбраться из этой ловушки. Она благодарит его за то, что он убил врага, и потому тот не пришел к ней в дом, убивать ее детей. И после этого страдание отступает, этот бывший военный начинает свою жизнь заново: бросает пить, женится.

Солдат отличается от серийного убийцы тем, что первый воюет и жертвует собой и другими (врагами) во имя поддержания социальной связи. Тогда как безумец, убийца выключается из социальных связей, и его Идеал-Я начинает функционировать сам по себе, оторванный от социальной логики защиты своих, определяемый лишь слетевшим с катушек влечением к смерти.

Но с собственным влечением к смерти можно столкнуться лицом к лицу и не будучи маньяком. Достаточно на секунду отклеиться от идентификации с Идеалом-Я, попав под обстрел или чудом избежав смерти, чтобы осознать, что опасное и угрожающее жизни поведение – это прорыв вредоносного наслаждения, которое толкает самых разных людей в опасную близость к войне. А иногда не толкает, иногда война сама приходит, и тогда часть людей бежит от войны как можно дальше как только представится возможность, но всегда есть и такие, кто остаётся, и это тоже что-то говорит об их выборе наслаждения. Наслаждения в лакановском смысле, которое ближе к страданию, чем удовольствию. Потому что свист пули или звук прилёта снаряда безусловно заставляет трепетать наше естество, но это трепет дыхания смерти, а не жизни.

Кроме условно «идеологической» составляющей Идеала-Я, у него есть ещё такая функция как идентификация с Символическим Отцом. Эта идентификация выполняет связующую функцию, которая позволяет объединить группу разрозненных индивидов, скажем, отдельных бойцов в армию или ряд верующих в Церковь. Причём идентификация внутри такой структуры строится как на горизонтальных связях (братья во Христе, побратимы в войске), так и на вертикальной связи (общий объект любви).

Анализируя психологию масс, Зигмунд Фрейд обращает наше внимание на то, что в армии, как и в церкви идентификация с лидером строится по принципу присвоения уникальной черты, которая выполняет затем функцию Идеала-Я. Только объектом переноса в христианской церкви является фигура Христа, а объектом переноса в армии – фигура главнокомандующего.

«Несомненно, что связь каждого индивида с Христом является и причиной их привязанности друг к другу. То же относится и к войску; главнокомандующий – это отец, одинаково любящий всех своих солдат, и в силу этого они объединены друг с другом товарищеской привязанностью. Войско отличается по структуре от церкви тем, что оно состоит из ступеней таких масс. Каждый командир является как бы начальником и отцом своей части, каждый унтер-офицер – своего взвода. Правда, такая иерархия создана и в церкви, но она не играет в ней такой экономической роли, так как Христу приписывают больше понимания и заботливости об индивиде, чем человеку-главнокомандующему», – пишет Фрейд в работе «Психология масс и анализ человеческого Я».

На возражения патриотов, что в армии большое место отведено идеям национальной славы, и каждый солдат с оружием в руках выходит защищать родину, а не главнокомандующего, Фрейд просто отсылал к исследованным случаям военных неврозов времен Первой мировой войны.

«Военные неврозы, – продолжает он, – разлагавшие немецкую армию, являются, как известно, протестом индивида против навязанной ему роли в армии, и согласно сообщениям Эрнста Зиммеля, можно утверждать, что среди мотивов заболевания у простолюдина на первом месте стояло безразличное отношение к нему его начальников» («Психология масс…»). Похоже, со времен Первой мировой войны мало что изменилось, в отношении военных неврозов во всяком случае.

Мне доводилось беседовать с бывшим солдатом, страдающим ПТСР, который воевал в горячих точках, но затем расторг контракт. Он говорит о двух вещах. Первое, это чувство спаянности, сыгранности, слаженности с другими бойцами его подразделения, смерть которых он каждый раз переживал как тяжелую личную утрату. И второе – чувство разочарования по отношению к командирам, которые не поняли его, отнеслись невнимательно и формально к его желанию развиваться (а это был боец специального назначения), из-за чего он разочаровался в профессии, и оставил карьеру военного.

Любопытно, что упоминаемое им чувство братства и спаянности распространяется только на тех бойцов, с которыми он знаком лично и воевал бок о бок. К другим абстрактным бойцам российской армии, с которыми его должно объединять чувство национальной гордости или единой Родины, это относится в гораздо меньшей степени.

Посттравматическое стрессовое расстройство обострилось у него с началом СВО в 2022 году, после того, как он начал получать сообщения о гибели «своих» бойцов. Он страдал от бессонницы, а если заснуть всё же получалось, ему снились повторяющиеся сновидения, в которых он в окружении и должен вывести своих товарищей в безопасное место.

Первое время этот бывший военный серьёзно задумывался о том, чтобы вернуться в армию в свой прежний отряд, чтобы там иметь возможность «прикрывать» их. Но после того, как большая часть его отряда или погибли, или получили травмы и покинули зону СВО, желание ехать туда и защищать незнакомых бойцов у него уменьшилось. Хотя он и отмечает, что если бы всё же решился, то через некоторый период слаживания, это чувство единства уже с новыми боевыми товарищами возникло бы вновь.

Этот солдат пришёл с вопросом: военные психологи обучили нас, как выжить на поле боя, но никто не учил нас, как затем перестроиться на мирную жизнь. В итоге установка «смерть неизбежна», через принятие которой проходит каждый боец в горячей точке, продолжает работать и в мирное время. Это человек, который не слишком осторожен на дороге; из-за своей бессонницы он берёт работу в ночное время, продолжая истощать организм и нервную систему, что косвенно указывает на суицидальные риски.

На контрактную службу в армию его привёл всё тот же Идеал-Я, детская мечта быть суперменом (спецназ) и помогать другим. Во время службы ему приходилось выполнять операции по выводу из горячих точек мирного населения, вытаскивать с поля боя раненых солдат. Причём идеал помощи другим для него очень тесно сплетён с необходимостью отдать всё самое дорогое, включая жизнь. Эту единственную сессию, которая у нас была (консультацию психолога оплачивала его организация, по направлению которой он пришёл), я постаралась использовать, чтобы пошатнуть этот идеал жертвенности, направить в сторону вопроса, как можно помогать другим, не рискуя жизнью.

Фото проекта Тыл-22.